Михаил Кильдяшов

Россия и Китай: две мечты, единый мечтатель

Ответственность за бытие

Россию и Китай единит многое. В перспективе поводов для единства в политике, экономике, производстве, общественной жизни может стать ещё больше. Но кроме этого есть нечто глубинное, не всегда выразимое.

Старинная китайская сказка. Было у отца три сына. Отец однажды тяжело заболел и отправил сыновей на поиски живой воды и жёлтой птицы: вода должна была вернуть ему здоровье, а жёлтая птица даровать долгую жизнь. Старший и средний сыновья не дошли до заветной цели, искусились праздностью, веселием и красавицами, встреченными на пути. И только младший сын исполнил наказ, раздобыл и живую воду, и жёлтую птицу, отчего не только исцелился отец, но и преобразился весь мир.

Как это близко нашей душе! Ведь это русская сказка, с детства знакомый сюжет о меньшом сыне Иване, живой воде и жар-птице, об одолении болезней и чаянии вечной жизни, о справедливости и победе добра над злом. Академик А.Н. Веселовский объяснил такое сходство сказок «бродячими сюжетами», взаимодействием культур, давней перекличкой народов, благодаря чему через многие века мы видим в фольклоре общие черты, как порой видят их друг в друге люди, имеющие в роду общего предка. Но в тех случаях, когда в древности прямые контакты народов были невозможны, сюжетное сходство определяется чем-то более сложным: общностью мышления, надежд и порывов, общностью мечты.

Выразить и русскую, и китайскую мечту непросто: в метафорах она расплывается, в формулах и лозунгах скуднеет. Для изъяснения мечты нужен её носитель — тот, кому предстоит её воплощать. Нужен зримый, явственный мечтатель. Но если взять историческую личность или современника, остальные скажут: «Это только его опыт, и он вовсе не должен быть близок и понятен всем».

Необходима собирающая линза, воплощение общего в частном, множественного в конкретном. А это возможно только в литературном образе. Любой литературный образ — собирательный, в него вливается опыт не только автора, но и разных эпох и поколений. Глубокий образ — всегда глубинный, надвременной, в него закладывается бытийный код.

Китайцы с огромным интересом относились и относятся к русской и особенно к советской литературе и культуре. Сравнительно недавно они экранизировали роман «Как закалялась сталь» (1999) и повесть «А зори здесь тихие» (2005) — произведения, которыми мы сами сегодня пренебрегли, которые сейчас оказались за бортом нашей школьной программы. А китайцы, снявшие фильмы с русскими актёрами и затем сделавшие дубляж на своём языке, разглядели в героях Островского и Васильева самое главное. Павка Корчагин и старшина Васков — это те, кто берёт на себя ответственность за бытие, кто отдаётся без остатка и в бою, и в труде. Те, кого жизнь постоянно проверяет на прочность. Ослепший, а перед этим переживший ранение, тиф, тяжёлую травму Корчагин говорит: «Из строя меня выведет только смерть». Именно таким представляют китайцы образ своего нынешнего мечтателя, как руководство к действию вкладывают в его уста знаменитые слова: «Жизнь даётся человеку один раз, и прожить её надо так, чтобы не была мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества».

Нам в ответ следует внимательно вчитаться в китайскую литературу, открыть для себя авторов и книги, которые помогут сберечь и воплотить русскую мечту, в чём-то глубже понять самих себя. К таким книгам я отношу роман, получивший в русском переводе название «Метаморфозы», современного китайского писателя Ван Мэна. Член КПК, в прошлом министр культуры КНР, проживший большую жизнь, Ван Мэн опубликовал свой автобиографический роман в 1987 году и посвятил его периоду, предваряющему Культурную революцию. Мы видим, что Китай был на распутье, мучительно выбирал для себя дорогу, и эти метания отражены в разных персонажах романа. Так, отец главного героя — еврофил, он с восторгом и благоговением смотрит в сторону Европы, восхищается её бытом, комфортом, манерами, философами; свою же страну с её тысячелетними традициями считает отсталой, дикой, воспринимает как мировое захолустье. Мудрая жена напоминает ему китайскую поговорку: «Высоко дерево, а листья падают к корням». Она же в ответ на очередной припадок ненависти мужа ко всему китайскому говорит: «Ты готов проглотить небо и выплюнуть землю», то есть обратить всё вечное в прах, отдать родное на закланье чужому. Отец дарит сыну игру, похожую на нынешние пазлы: из отдельных фрагментов нужно собрать роскошных, холёных европейцев. Но сколько мальчишка ни старается, приглядных картинок у него не выходит, а получаются откровенные уродцы. Он мечтает собрать красивых людей, которые будут похожи на его маму, тётю и бабушку. Какое знакомое искушение чужим и отвержение своего…

Меня часто спрашивают студенты: «Что в первую очередь из огромного наследия родной культуры следует взять на ковчег нашего поколения?». На это я отвечаю: «Обратите внимание, что актуализировали для себя китайцы: художников-передвижников, классических композиторов, советскую литературу. Посмотрите, с каким благоговением, детской робостью перед неведомым, с ощущением тайны они посещают наши православные святыни. Китайцы не разучились быть чуткими к душеспасительному».

В тех же «Метаморфозах» Ван Мэн пишет: «Обрести мудрость трудно, так же трудно обрести глупость. Но ещё труднее превратить мудрость в глупость». Пойти по чужому пути — глупость. Обрести самих себя — мудрость. Одолеть своим и созидательным чужеродное и разрушительное — вот в чём залог воплощения и русской, и китайской мечты.

Мечта — возможность цивилизационного диалога. Можно долго смотреть на другого и возненавидеть его. Можно долго смотреть на другого и возненавидеть себя. А можно, глядя на другого, глубже постичь и полюбить родное. Таким обещает быть диалог России и Китая, для которого нам и нужен единый образ мечтателя.

Илл. кадр из 19-серийного китайско-российского сериала "А зори здесь тихие..." (2005)

Ссылка на публикацию на сайте газеты "Завтра"

В газете "Вечерний Оренбург" опубликована подборка стихотворений оренбургских поэтов, посвящённая годовщине начала специальной военной операции.

На страницах газеты опубликованы стихи Михаила Кильдяшова, Ивана Ерпылёва, Ирины Антоновой, Влады Абаимовой, Ильи Кириллова и Дарьи Ревковой.

2 марта исполнилось 5 лет, как с нами больше нет Александры Ивановны Чернышёвой

Александра Ивановна ЧЕРНЫШЁВА 

07.11.1942, деревня Ягодное Новосергиевского района Оренбургской области - 02.03.2018г., г. Орск

Закончила Орский нефтяной техникум, Уральский пединститут, Израильский университет. Стихи и прозу пишет с 12 лет. Неоднократно печаталась в Орских газетах, коллективных литературных сборниках "Орь-1", "Орь-2", "Орь-3", "Орь-4", "Орь-5". 

Выпустила свои сборники прозы и стихов: "Не покорюсь тебе, судьба", "Ещё не вечер", "Родники моей жизни" и "Хлебное поле". Награждена дипломом и муниципальной премией г. Орска "Культурное наследие" в 2010г. На стихи написаны более двух десятков песен, которые исполняются различными ансамблями и солистами г. Орска. На малой родине (село Кувай Новосергиевского района) в краеведческом музее оформлен уголок о жизни и творчестве. Член городского литературного объединения "Сонет". Член Союза писателей России (2015).

20 ноября в Москве, в Союзе писателей России, прошёл вечер памяти Евгения Курдакова, приуроченный к 20-летию со дня его кончины.

В мероприятии приняли участие друзья и почитатели поэта из разных городов, связанных с его жизнью. Москва, Санкт-Петербург, Усть-Каменогорск, Старая Русса, Оренбург – такова была география участников. Мероприятие состоялось во многом благодаря дочерям поэта Маргарите и Юлии Курдаковым и внучке Татьяне Баршиной.

От оренбуржцев на вечере выступил секретарь Союза писателей России Михаил Кильдяшов, а также член Союза писателей России Иван Коннов, записавший видеопослание.

Из выступления Михаила Кильдяшова:

«Евгений Васильевич Курдаков – очень важная и яркая глава в истории литературного Оренбуржья. Я из того поколения оренбургских поэтов, которому, к сожалению, уже не удалось познакомиться с Курдаковым лично. Но его пример стал для нас определённым культурным кодом, творческим ориентиром.

Прежде всего, это касается истории БОМПа – Бузулукского объединения молодых поэтов, лидером которого в 60-е годы был Курдаков. Пасквильный фельетон одного из местных журналистов, углядевшего в творчестве бомповцев антисоветские настроения, привёл к тому, что большинству оклеветанных поэтов пришлось уехать не только из Бузулука, но и из Оренбургской области. Некоторым это буквально поломало судьбы, некоторые навсегда отошли от поэзии. И лишь Курдаков не только не отчаялся, но закалился в этих обстоятельствах. Его самозабвенная работа над словом, постижение русской и мировой культуры во всей полноте истории, природы, мифологии и фольклора лишь усилились после бузулукской трагедии.

Для нашего поколения всё случившееся с бомповцами стало свидетельством того, что поэзия – это не занимательная эстетическая игра, не лёгкая прогулка в сопровождении муз, а личный подвиг, самоотверженный труд с риском для жизни, проверка на прочность, которую должно пройти с таким же мужеством, с каким прошёл её Евгений Курдаков.

Расцветший как поэт в ту пору, когда вся страна могла заговорить стихами, когда поэзия стала языком и дыханием народа, Курдаков теперь справедливо стоит в одном ряду с Леонидом Мартыновым, Владимиром Соколовым, Анатолием Передреевым, Юрием Кузнецовым, хотя мало кого из них сегодня узнают благодаря школьной программе по литературе. И тем не менее верные русскому слову продолжают читать, осмысливать, изучать Курдакова.

Он был человеком пушкинской природы, пушкинского естества: по-пушкински дружил, по-пушкински презирал клеветников и льстецов, по-пушкински дорожил самобытностью Отечества, как Пушкин, во всех своих суждениях был глубок и парадоксален.

Однажды Курдакова поразила история, связанная с последним словом, написанным пушкинской рукой. Как выяснили литературоведы, это слово поэт оставил на закладке в собрании древнерусских летописей, которые изучал, размышляя над «Словом о полку Игореве». «КОНЕЦЪ» – было написано на закладке. Об этом Курдаков оставил такие стихи:

Есть словно надмирная тайна призванья,

Где случай царит над мирской суетой,

Где жест обращается в миф и преданье,

А каждое слово чревато судьбой.

Где время торопит подчас и не терпит,

И злого предвиденья не замолчать:

Стихает Эрато, тускнеет Эвтерпа,

И Клио со свитка срывает печать.

…Всевечная тайна, надмирная милость, –

Как жутко, но как бесконечно легко:

Подумал – и стало, сказал – и случилось,

И гнев, и тоска – далеко, далеко…

Концом копия преломляется снова,

Как в «Слове», предсказанный путь роковой, –

И снова судьбою становится Слово,

Всевластное даже над смертью самой.

Преодоление конца, одоление смерти – вот что было главной задачей, особенно в последние годы, для Евгения Курдакова. Потому так много сил и времени он посвящал воспоминаниям. Потому трудился реставратором и собирал фольклор. Потому стал уникальным резчиком по дереву, будто желал услышать, как в лишённом корней древе заговорит душа и обретёт новый облик под рукой мастера. Потому до последнего дня писал стихи, словно повторял: «БЕСКОНЕЧНОСТЬ».

Есть такое жуткое философское понятие «энтропия», в котором утверждается, что всё живое неизбежно движется к смерти. Но есть и обратное понятие «эктропия»: ничто не умирает, всё движется к жизни вечной. И если мы памятливы, чутки и отзывчивы, не глухи к подлинной поэзии, это значит, мы идём путём эктропии».