Михаил Кильдяшов
Время империй
Имперская система координат многомерна. Империя простирается на разнонаправленных осях времени и пространства. Но эти оси стремятся в бесконечность не обособленно, а пересекаются в заветной точке, откуда многогранный кристалл империи источает неиссякаемую энергию, что разливается на русские века и русские земли.
Каждая империя сотворяет свой хронотоп, подобно тому, как стеклодув выдувает волшебное изделие или колокольных дел мастер отливает исполинское тело, рождающее божественный звук. В этом хронотопе — имперском "времяпространстве" — загадочными бликами и всполохами переливаются русские победы и пропасти, угадываются лики правителей и воинов, провидцев и поэтов. Сияет знойное солнце и разбегаются узоры на морозном стекле.
Пространство — тело империи, время — пульс, бьющийся в этом могучем теле: "время здесь сгущается, уплотняется… пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени". Пространство и время в империи взаимозависимы, взаимообусловлены, порождены друг другом: "приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем".
Русская география и история, мифология и метафизика, божественное и мессианское бытие империи сопряжены настолько, что с великим трудом поддаются размежеванию и анализу. Пространство, зримое, осязаемое, плавно, без четких границ переходит в пространство духопостигаемое, туда, где уже нет единиц измерения, нет ни большого, ни малого. Время земное, ведущее всё живое к старости, а неживое — к ветхости, в империи в одночасье может остановиться или повернуться вспять.
Это земное историческое время раздроблено историками на периоды, века и даты. Оно схвачено, как в объектив, в летописи и научные исследования, о нем глаголют стихи и архитектурные сооружения, портреты и монументы, дневники и воспоминания, выцветшие фотографии и кадры немой кинохроники.
Это время линеарно, для него существует вчера, сегодня и завтра. Оно подобно железнодорожному составу, стремящемуся по проложенным путям. Но бывает, что этот состав сходит с рельсов, терпит крушение, и тогда историческая ось изгибается, пружинит, надламывается. Псевдохроникеры начинают кликушествовать о том, что изначально был избран тупиковый путь, что крушение было неминуемым, что стрела русского времени стала заблудившимся трамваем.
Тогда для русской стрелы пытают проложить узкоколейку, идущую параллельно с путями мощных локомотивов. Но только русскому имперскому народу ведомо, как закалялась сталь и созидалось ювенильное море. В русском историческом времени живет мощь Павки Корчагина и дышит романтика "одухотворенных людей" Платонова, которые физически, генетически слились с этой неодолимой силой локомотива истории. Он несет с собой музыку Чайковского и Мусоргского, Рахманинова и Свиридова. Из этой железной поступи времени возникают полотна Сурикова и Верещагина, Петрова-Водкина и Дейнеки, устремляется к небесам сталинский ампир.
Но имперское время не только линеарно, но и циклично, это не только стрела, но и круг. Это время унаследовано нами от предков, дышавших в унисон с природой, живших трудом на земле. Тогда небесная посолонь и урожай делали время бесконечным, плуг времени шел от весны к весне. Золотое время, в котором еще не было оттенков, а были только цвета. Время, в котором добро и зло были ясно различимы. В самом слове "время" заложено бесконечное вращение, в нем слышится и "веретено", и "вереница", будто тянет наша праматерь из кудели волшебную пряжу, и струится она по временному кругу. И это кружение так знакомо нам по сказкам и колыбельным, застольным песням и поминальным плачам, лубочным картинкам и узорам на рушниках. Это время тридевятого царства, оно не знает ни часов, ни минут, и не ведомо нам — долго ли, коротко ли оно.
Мифологическим временем, чье дыхание через века по-прежнему слышится в природе, жил поэт Алексей Кольцов.
Вспомни время свое:
Как катилось оно
По полям и лугам
Золотою рекой!
Это время, которое "не терпит перерывов", которое идет от себя и к себе же возвращается, ухватили, как перо билибинской жар-птицы, наши фольклористы и мифологи Александр Афанасьев и Федор Буслаев, Н.И. Толстой и Владимир Пропп.
О мифологическом времени в "Ключах Марии", погружаясь в тайны нашей загадочной души, писал Есенин: "…мы едем, едем потому, что земля уже выдышала воздух, она зарисовала это небо и рисункам ее уже нет места. Она к новому тянется небу, ища нового незаписанного места, чтобы через новые рисунки, через новые средства, протянуться еще дальше. Гонители святого духа-мистицизма забыли, что в народе уже есть тайна о семи небесах, они осмеяли трех китов, на которых держится, по народному представлению, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывет, что ночь — это время, когда киты спускаются за пищей в глубину морскую, что день есть время продолжения пути по морю". Так, таинственным мифологическим китом возникает наша империя из недр мироздания, делает глубокий вдох и касается своим телом небес, приводит в движение воды морей и океанов.
Но наивысшее время империи — Божественное время. Оно берет начало на земле и устремляется в небеса. Перед ним отступает житейское и возникает житийное. Это время дарует нам веру в жизнь вечную, именно о нем в народе говорят: "будешь во времени, и нас помяни". Неслучайно церковно-славянский язык, от которого русский язык напитался, как от живоносного источника, сохранил четыре прошедших и два будущих времени, разделяя время земное и небесное. "Жили-были" — вспоминаем мы одну из древних форм прошедшего времени, когда земное соприкасается с небесным. "Было времечко, целовали нас в темечко, а ныне — в уста, да и то ради Христа" — говорим мы, когда небесное соприкасается с земным.
Такое трехмерное время течет по пространству империи, которое тоже неоднородно. Географическое пространство очерчено официальными границами, зафиксировано в документах, отмечено пограничными столбами. Внутри этого пространства живут разнородные имперские ландшафты: непроходимые леса и неодолимые горы, на которых лежит небо, льды и снега, которые продышали и растопили русские землепроходцы, степь, в недрах которой дышит реликтовое море, поле, накормившее своими хлебами миллионы, водная стихия русских озер, рек, морей и океанов, где неслышной поступью прошел Спаситель.
Эти разные ландшафты породили множество национальных характеров: твердых, как камень, текучих, как вода, могучих, как степной ветер, суровых, как русский темный лес, ясных, солнечных и открытых, как весенний луг. Империя становится плавильным котлом этого многообразия, из которого возникает слиток, драгоценный, как золото и прочный, как сталь. Именно в империи сливаются природа и родина, и возникает нечто уникальное — таинственная "природина", без которой человек жить уже не может.
Империя велика и велика, ее тело охватили одиннадцать часовых поясов. Империя — былинный Святогор, распростершийся на земной тверди от края до края: "Одна рука уходит на восток, через великие равнины и реки, сибирские города и озера, к Китаю, который вздымал свои небоскребы, развертывал могучие армии, выплескивал в мир сгустки раскаленной энергии. Другая рука уходит на запад, касаясь готических храмов, великих европейских столиц, священных камней, которые веяли красотой и вечной распрей, предвестницей войн и нашествий. Его ноги протянулись к Ирану, к зеленым изразцам и зеркальным мечетям, к атомным центрам и танкерам, плывущим в горячих водах. Его голова покоится на подушке полярных льдов, под радугами негасимых сияний".
Но имперское пространство шире географического. Империя живет и в метафизическом пространстве, где тоскует она по когда-то отсеченным землям, где в живую плоть, как гвозди распятия, вбиты пограничные столбы. Империя стонет, ее мучают фантомные боли.
Метафизическое пространство империи охватывает собой русский мир. Мир, где русский язык считают своим, где русская культура нужна, как хлеб и воздух. Мир, где из одного истока вышла полноводная река, рассеченная теперь плотинами и насыпями.
Нет тяжелее периодов в нашей истории, когда "империя сворачивается в свиток". Но тогда в светлом храме солдаты империи обращаются к иконе Богородицы "Утоли моя печали". На ней Младенец разворачивает заветный свиток, надпись на котором гласит: "Суд праведен судите, милость и щедроты творите кийждо ко искреннему своему; вдовицу и сира не насильствуйте и злобу брату своему в сердце не творите". В этих словах воплотилась Божественная правда и справедливость, которую русская империя несет всему миру. И тогда каждый солдат империи дает перед иконой обет: "Я воскрешу былые времена погибших царств и рухнувших империй".
И третье — самое обширное — имперское пространство — мессианское. Пространство тех стран и народов, за которые Россия несет историческую ответственность, которые она всегда берегла под своим крылом, укрывала от бед и напастей. Потому нынешние сербы говорят, что в России им тепло, как в церкви. Потому нынешние грузины признаются, что Грузия — это ребенок, выпавший из лона матери-России, ему холодно и страшно, он плачет, оттого что вновь хочет обрести покой.
В мессианском пространстве непоколебимо стоят памятники русскому солдату и православные храмы. Это пространство, к которому тянется и Европа, и Азия, созидая единое Евразийское бытие. Оно ищет свои исторические, экономические и духовные скрепы. Географические границы преодолевает русская патриархия, окормляя свои зарубежные приходы. Географические границы преодолевают русские добровольцы, сражающиеся в Новороссии так же самоотверженно, как сражались наши предки на Бородинском поле и на Мамаевом кургане.
Так, через время и пространство, русский народ прокладывает пути навстречу братьям и единомышленниками. Это движение сложнее восхождения на горные вершины и погружения в толщу воды. На этих путях концентрируется вся русская энергия. Это пути ликования и плачей, пути упорства и смирения, битвы и созидания.
Но главными спасительными путями становятся пути небесные, по которым ведет Христос Россию через времена и сроки, только в Ему ведомом направлении. К этому крестному ходу присоединяются те, кто мечтает созидать великую Родину, пребывать в мире и благоденствии.
Михаил Кильдяшов. Время империй // Изборский клуб. - 2015. - № 2 (26). - С. 2 - 6.