Александр Трапезников
В рамках большой традиции
Оренбуржец Пётр Краснов по праву считается одним из лучших современных писателей России. Вот написал эту фразу и подумал: а ведь наше литературное сообщество писателей и читателей настолько разобщено и атомизировано, что одни будут мне с гневом доказывать, что «первые из первых» – это Улицкая с Акуниным, другие поднимут на щит Донцову с Устиновой, а третьи выдвинут во главу колонны Прилепина с Шаргуновым. Вопрос вкуса. И этико-эстетических ощущений, вкупе с мировоззренческими пристрастиями. В конце концов, Бог с ней, с этой «табелью о рангах», дело не в популярности и тиражах. А в чём же тогда? Почему с заявленной мной фразой согласятся многие вдумчивые критики, любители традиционной русской словесности и собратья по литературному цеху? Да потому что всё творчество Петра Краснова как раз и укладывается в могучее русло великой русской литературы. Составляет в нём свой особый поток, утоляющий духовную жажду и питающий жизненными силами умы и сердца. И спорить с этим бессмысленно, как отрицать очевидное: вот она, удивительная река, катящая свои воды, любуйся ею, познавай её красоту и таинства, а если не хочешь – иди на запруды и болотца, там пей гнилостную воду, слушай кваканье жаб, живи там и умирай. И это тоже дело вкуса и пристрастий.
Новый роман Петра Краснова «Заполье» вышел в издательстве «Вече». Книга большая, под шестьсот страниц. Она о Сибири 1990-х годов. Пересказать трудно. Но если коротко, то в этом произведении сосредоточены многие людские судьбы, втянутые в медленный и неумолимый водоворот экономического хаоса и уголовного беспредела того времени, когда так называемые «демократические реформы» на долгие годы определили беспутье и деградацию великой страны, не обошедшие и Сибирский край. Главный герой романа – Иван Базанов, журналист, в числе немногих разглядевший надвигающуюся катастрофу, осознавший трагедию происходящего и пытающийся через свою газету докричаться и достучаться до остальных. Но за правду, за борьбу с новой смутой надо платить. Своей любовью и семейным счастьем.
С Иваном Базановым мы познакомились в предыдущей повести Краснова «Звезда моя, вечерница». Автор не захотел с ним расставаться, и правильно. Это «человек идеи», а таких в нашей литературе, да и в жизни мало. Вот что говорит о своём герое и вообще о романе сам Пётр Николаевич: «Судьба множества таких журналюг – это ж судьба страны нашей в последние тридцать лет, со всем, что в ней есть: тут и стойкость, верность долгу своему, профессиональному и человеческому, и конформизм, а то и предательство себя и других, ближних и дальних, поклонение навязанному с Запада идолу под названием «борьба за выживание» – монстру, готовому оправдать всякое зло и преступление, сожрать всё, чем жива душа человека, только попусти его в себя. Без массовых драм, а часто и экзистенциальных трагедий такой мировоззренческий слом, такое насилие, какое устроили в нашей стране апологеты нравственного Низа над Верхом, не то что не обходится – нет, они становятся знаковыми для очередной Смуты, позорным тавром на безвременье нынешнем… Особенно многотрудна и неоднозначна судьба не покорившихся Низу, и герой мой пытается сопротивляться неправедности и тотальной лжи ельцинского режима ещё в середине девяностых, когда они уже достаточно обозначились, проявились во всей непотребности своей и поставили пред всякой личностью проблему выбора: или – или… И эта проблема сейчас ещё более злободневна для нас, чем полтора десятка лет назад, потому что советское наследство окончательно и бездарно проворовано и проедено, мы «дошли до ручки» – экономически, политически, нравственно – и отказа от этого нахлебничества не миновать».
Постскриптум. А если говорить в целом о творчестве Петра Краснова, то кто как не он сам откроет нам свою жизненную суть: «Выработать какой-то свой стиль, свою доминанту смысловую, творческую – эту задачу я сумел поставить перед собой, к счастью, довольно рано и до сих пор пытаюсь выполнить, решить её: в конце концов это вопрос моей суверенности как личности и как писателя, чести, моего пусть относительного, но самоуважения. Насколько это удалось – судить не мне, в своё оправдание могу лишь сказать, что я старался, понимая, что есть тут и другая крайность, ничуть не лучше подражательства: свалиться в оригинальничанье, ретивое желание во что бы то ни стало выделиться. И, добавлю, отнюдь не считаю это своё самоопределение в нынешней литературной жизни позицией некого удовлетворённого «середнячка»-конформиста, каких и сейчас, и всегда было множество; нет, шёл и буду идти своим путём, неудобным и наособицу, памятуя заповедь Твардовского: «сказать, что я хочу, и так, как я хочу»… Считаю, что возможностей истинного новаторства в рамках большой Традиции несравненно больше, чем во всякого рода показном авангардизме, постмодерне тем более».