<>

СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ

Оренбургская писательская организация

Наталья Лесцова

Музыка для мамы

Женька торопится на урок. Ему девять лет, он уже в третьем классе музыкальной школы. Шлёпая по поздним мартовским лужам в поношенных резиновых сапогах, он втягивает голову в воротник, поджимает плечи, стараясь неглубоко дышать. Упираясь носом в холодную острую молнию, мальчишка то и дело поправляет сползающую на глаза шапку, купленную на вырост, и шмыгает носом. Ему кажется, что так он не растратит понапрасну своё драгоценное тепло и дойдёт до Полины Карловны быстрее и без привычной дрожи, колотящей всякий раз после поворота у кирпичного завода.

Эта зараза будто нарочно поджидала его здесь. Сначала незаметно подкрадывалась сзади, впивалась в шею, шея начинала стыть и пряталась в шарф, связанный из распущенной старой кофты. Потом она карабкалась по ногам, забиралась под куртку, поднималась по спине, по груди, цепляясь за рёбра, и, в конце концов, сжимала его тощее тело ледяными клешнями как после купания в речке, когда, выскочив на ветер, моментально скукоживаешься и начинаешь лязгать зубами.
Глаза еле выглядывают из-за ворота куртки, карие, огромные, подёрнутые совсем недетской печалью, любопытные, жадные до всего интересного, готовые в любой момент замереть от восхищения.
Женьку всё вокруг впечатляет. Он, видавший мало хорошего в своей короткой жизни, рад любой неожиданности, будь то книжка, подаренная соседкой Зоей, или горсть конфет, которые мама приносит с дежурства и кладёт в вазочку на столе.
Мама – медсестра, когда она дежурит сутки, то берёт его с собой. В больнице Женьке не нравится. Там все несчастные и всё время жалуются, а мама старается им помочь, не спит ночью и устаёт.
Маму он очень любит и знает, что больные её тоже любят. Из благодарности они угощают её конфетами и его тоже. Женька стесняется, но тётеньки уговаривают:
– Ешь на здоровье. Мама твоя нас на ноги ставит, руки у неё необыкновенные.
Конфеты Женька не ест. Он кладёт их в карман, чтобы поделиться с сестрой. Она всю неделю до выходных – в круглосуточном саду для детей с ослабленным зрением, там её лечат. Каждый понедельник мама отвозит туда Оксанку, а в пятницу забирает домой. Женька слышал, как на маминой работе тётки разговаривали про них и сказали, что сестрёнка такая из-за отца родилась.
После развода отец остался в общежитии, а они с матерью перебрались в однокомнатную хрущёвку на окраине. Он хороший, но пьёт. Женька по нему скучает.
Здесь летом пыльно и грязно, а зимой – снег, сначала белый, как мамин халат, а через пару дней становится серым, будто облитый помоями, и весь в чёрных крупинках. Соседка Зоя, которая работает на заводе и подрабатывает дворником, сгребая снег во дворе, ворчит и плюётся:
– Видал привет от нефтеперегонного, а может, от шпалопропиточного моего. Поди теперь разберись, кто нагадил. Живём, как на помойке. Гарью этой на работе дышишь каждый божий день, а выйдешь – и тут отрава. Тьфу, ступить некуда. Сапоги, вон, в прошлом году купила, посмотреть страшно: кожа вся облезла.
Женькины сапоги тоже на ладан дышат. Мать вчера так сказала. Ей за хорошую работу к празднику обещали премию, и она уже присмотрела ему ботинки. Лишь бы денег хватило! Сначала долг отдать надо, давний, жить спокойно не даёт. Но прежде долга мать обязательно на музыку отложит деньжат и ни за что их не тронет.
Она знает, что музыка для Женьки вместо шоколада. Красота мира, сплетённая из красок радуги, пения птиц, блеска солнечных лучей, журчания воды и переливов колокольного звона, летящих по утрам от церкви, воплощалась для него в звуках. Они окружали его, переполняли… Часто, напевая что-то себе под нос, мальчик старательно перебирал в воздухе тонкими длинными пальцами, будто играл на невидимом инструменте.
Инструмент действительно существовал только в Женькином воображении. Правда, Полина Карловна договорилась с родителями своей ученицы Насти, которая скоро с горем пополам окончит музыкалку. Уставшие от её лени и фальшивых гамм, они больше всего на свете мечтают избавиться от инструмента хоть даром, и обещали его мальчику. Женька ждёт.
У него определили абсолютный музыкальный слух, одарённость и идеальные для пианиста руки, и он готов сутками заниматься. Три раза в неделю он ходит в музыкалку и ещё два раза за символическую плату домой к Полине Карловне. У неё нет своего пианино, инструмент они делят с сестрой, которая до пенсии была аккомпаниатором в филармонии. Чтобы как-то жить, та сдала свою квартиру, и они съехались. Пианино она забрала с собой.
Конечно, какой музыкант оставит свой инструмент?! Сокровище, дорогое не ценой и не маркой, а близостью, даже родством… Он всё про тебя знает и понимает лучше, чем друг, чувствует настроение, отзывается, говорит с тобой, рассказывая больше, чем сам о себе знаешь, и не обманывает, не льстит.
Сестра была сначала против того, чтобы Женька у них домашние задания отыгрывал, но Полина Карловна долго упрашивала. Последним доводом стали деньги.
Вот и сейчас мальчишка бежал по грязным улицам рабочей окраины, минуя дома, переулки, повороты. В кармане – мятый полтинник, под мышкой – папка с нотами.
Домашнее задание Женька должен выполнять самостоятельно, но Полина Карловна каждый раз не выдерживает и усаживается рядом.
Её сестра, дымя сигаретой, с ухмылкой и показным недоумением басовитым голосом комментирует, глядя на часы:
– Что ж, уважаемый педагог, шесть минут. Почти. Да у Вас адское терпение, знаете ли.
Время считать она начинает, как только Женька касается клавиш.
Строгая, важная, сухощавая, с прямой спиной и мутными впалыми глазами, она похожа на потрёпанный временем манекен. Женьке она кажется страшной и недосягаемой, он побаивается её, а особенно её поджатых каёмчатых губ, будто неживых из-за синевы. От неё веет холодом, самоуважением и тоской.
Полина Карловна, совершенно не похожая на свою сестру, пухленькая, подвижная, круглолицая, всегда улыбающаяся, в застиранном спортивном костюме, усаживается рядом с мальчиком, на ходу подсказывая что-то и не обращая внимания на сестру.
Та, получив деньги, уходит к себе и включает телевизор.
Сегодня всё как обычно. После домашнего задания Полина Карловна подмигнула Женьке:
– Давай-ка «Лунную» помучаем.
Сонату не задавали на дом. Она считается сложной, материал для старших классов, но мальчик решил разучить её, чтобы поздравить маму с днём рождения. Она ей очень нравится.
Соната долго не покорялась. Женька бился над ней, не щадя ни себя, ни пальцев. По дороге в школу, лёжа в постели, подметая пол, он много раз, закрывая глаза, проигрывал в голове мамину любимую мелодию. Пальцы ложились на воображаемые клавиши и двигались в такт музыке, чувствовали её кожей, и звуки окружали его невидимым ореолом, шлейфом летели за ним, лёгкие и певучие, вполне осязаемые.
И теперь он играл, подняв домиком тонкие брови, закрыв глаза и вслушиваясь в поток таинственного звучания, забыв о времени, о Полине Карловне, обо всём … Она тихо сидела, не прерывая его из-за погрешностей, потому что слишком тонкая нить сейчас была между мальчиком и музыкой, и нельзя ни шевельнуться, ни вздохнуть, чтобы не оборвать её невзначай.
Она много раз слышала эту сонату, исполненную безукоризненно, но впервые её звучание было таким пронзительным. Сколько любви и старания вкладывал мальчик в эту музыку, предназначенную для самого любимого человека.
В дверь постучала сестра, посвящённая в их планы. В семь за Женькой с работы заходит мама. Она не должна услышать сонату раньше времени.
Проводив их, сёстры некоторое время постояли у палисадника, глядя на удалявшиеся в просвете переулка фигуры.
Мимо них на бешеной скорости пронеслась машина с ревущими колонками, оглушив звоном ударных и окатив грязью и хрипом надрывного шансона.
Вечернее чаепитие для сестёр означало, что день закончился.
Полина Карловна молчала. Нетронутый чай остывал в чашке, из которой убегала лёгкая белёсая струйка.
– Жаль мальчишку, – ломая в руке сушку, спокойно говорила её сестра, – способный. Таких мало.
– Надо что-то делать, надо! – наконец, отозвалась учительница. – Знаешь, я придумала. С каждой зарплаты буду откладывать по пятьсот рублей. За год наберётся шесть тысяч. До Москвы хватит. Спонсоров искать будем, – вслух рассуждала она, спешно отхлебнув несколько глотков чая.
– Я тебя умоляю, – нервно дёрнув головой и как-то по-змеиному вытянув шею, сердито усмехнулась сестра. – С твоей зарплаты?! Пятьсот рублей?! Я тебя кормить не собираюсь, имей в виду. Да и тебе на пенсию скоро, ты забыла? А у тебя, между прочим, ни пальто приличного, ни шапки, и холодильнику двадцать лет с гаком. И вообще я считаю, что давно пора успокоиться на этот счёт. Ну, какой конкурс? Что ты в голову вбила? Спонсоры… Кому он нужен, твой Женя с его нищей мамочкой. Посмотри телевизор, умирающим детям на операции выпрашивают, всем миром собирают, а тут какой-то конкурс! Смешно.
– Как ты можешь? Господи, ты … Ты, которая … – Полина Карловна не договорила.
Закрыв лицо руками, она рухнула локтями на стол и стала раскачиваться всем телом. Стол закачался.
– Успокойся, – металлическим голосом приказала сестра. – У меня всё как у всех. Не хуже и не лучше. И ты мне не судья.
Полина Карловна молча вышла из-за стола и тихо легла в постель, погасив свет.
День рождения мамы пришёлся на воскресенье. Женька привёл её к Полине Карловне и, заплатив полтинник её сестре, подарил маме «Лунную сонату». Мама слушала молча, закрыв глаза. Полина Карловна дрожащими руками перелистывала ноты. Её сестра уронила на ковёр сигарету, слушая музыку, а когда Женька закончил, тихо прошептала:
– Божественно. У него вместо крови – музыка.
Зимой у неё случился инсульт, она умерла в больнице на руках у Женькиной мамы. Разбирая её шкаф, между чистыми простынями Полина Карловна обнаружила почти тридцать тысяч рублей, и среди них три тысячи полтинниками.

Картинки по запросу наталья лесцова"Литературная Россия" 05.07.2019г.