В газете "Оренбургская неделя" опубликована сказка члена Союза писателей России, лауреата многих литературных премий Владимира Ивановича Одноралова.

Владимир Одноралов

Заговор бобров

сказка

Справка «ОН»

Владимир Одноралов родился 6 сентября 1946 года в селе Дудукаловка Егорлыкского района Ростовской области. Поэт, прозаик, очеркист, православный публицист, детский писатель. Член Союза писателей России. Член Оренбургского регионального отделения Изборского клуба. Автор книг «Окно в сад», «За грибным царем», «Калоши счастья», «Рухляндия и ее окрестности», «Свеча Господу», «Светлячки».

Был заведующим литературной частью Оренбургского областного театра кукол. Печатался в журналах, альманахах и газетах «Москва», «Наш современник», «Молодая гвардия», «Литературная учеба», «Костер», «Поэзия», «Мурзилка», «Пионерская правда», «Гостиный двор», «День литературы», «Литературная Россия», «Комсомольское племя», «Южный Урал», «Вечерний Оренбург» и других.

Живой отклик слушателей получила выходившая в 90-ые годы на областном радио  программа Владимира Одноралова «Возвращение в храм», где велись беседы о возрождении православия и судьбе России. Он также принимал непосредственное участие в восстановлении нескольких оренбургских храмов.

Лауреат IV Международного литературного форума «Золотой витязь», премий «Облака», «Оренбургская лира», имени С.Т. Аксакова, имени П.И. Рычкова и других.

I.

Присказка

Жили-были супруги Иван Петрович и Марья Ивановна. Жили они возле Гремучего Ключа в собственном пятистенке. В нем они и состарились добрыми и трезвыми людьми. Зрелой осенью, это когда все поспело – и яблоки, и картошка, и деревья словно янтарные – они любили ходить за калиной. Ходили они до места, где Кривой Ключ впадает в Прямой.

Вот приходили сухим и солнечным днем и ломали яркую, как рубины, калину – на пироги.

Эта ломка калине не вредит. До сих пор она на этом месте благодарствует.

Они ломали калину и так тепло и открыто говорили друг с другом, так берегли каждую минуту этой осенней жизни, этой янтарной осени, что поселившаяся там пара бобров взяла себе их имена  и тоже стала супругами Иван Петровичем и Марьей Ивановной. Это присказка, а дальше сказка.

II.

Что живо, то и хитро.

(здесь и дальше пословицы и поговорки,

собранные В.И. Далем).

В нашем тридевятом царстве (на картах оно обозначено как селенье Елшанка возле Гремучего Ключа) жил один детский писатель. Он почему-то не признавал себя детским, хотя я считаю, что это даже почётно – быть детским писателем, детским врачом, детским тренером или – представьте! – детским конструктором детских самолетов. Но ему это звание не нравится, и мы поэтому не будем его расстраивать. Мы его обозначим, как в старинных романах, Г-ном. А в дальнейшем просто неким Никитычем.

Вот, значит, жил в Тридевятом царстве писатель Никитыч. Однажды над всем его царством нависли свинцово-синие облака, и на три дня зарядил дождь.  Он шел и шел, даже ночами не отдыхая, даже не задремывая, шуршал. И Никитич говорил кошке Алисе:

– Это дождь с грибами шепчется. Он идет – шуршит, а они навстречу лезут – шуршат, листву разгребают.

Любил Никитыч грибы искать. И еще больше их находить и хвастаться ими. Нравилось ему определять грибы в сушку, в жарку и в солку. И только есть он их не любил. Наелся за сорок лет грибной охоты.

Этот дождь-шептун пошёл, к примеру, в пятницу. А в понедельник небушко посветлело, выкатилось румяное солнце – и все засверкало. На каждом цветке и листке, на кустах и деревьях, а их окрест Елшанки не счесть, заискрились алмазы, изумруды, сапфиры-россыпи, каких и Синдбад-мореход не видывал. Выбрался Никитыч из своего зимовья (так называл он избушку, в которой сочинял книжки). Взглянул на эти груды самоцветов  и прямо прослезился:

– И какие мы все ж таки богачи! – воскликнул он и стал звонить внучке Злате, которая родилась три года назад и жила в городе Оренбурге. Он звал ее в Елшанку. Ведь после таких дождей грибы обязаны вылезти.

Злата их живыми никогда не видала, только в кино, в мультиках.

Злата пообещала – мол, да, она приедет посмотреть и послушать, как грибы шуршат, когда из-под земли на свет лезут. Но к ней, конечно, прицепится годовалый братик Слава, который без сестрёнкиной компании долго жить не согласен, к Славе – мама, чтобы кормить его молоком, к маме – бабушка, потому что жить без них не может… А везти их должен папа, без которого автомобиль не заводится и не едет.

Все они друг без друга жить не могут, и поэтому приедут все вместе на выходные, с ночевкой.

III.

Было бы счастье, а дни впереди.

Пошёл Никитыч в лес, проведать грибы. Сначала он заглянул в сосновую посадку. В ней маслята бывают. Из порядочных благородных грибов они первыми после дождей вылезают: верткие, крепенькие – желанная добыча!

В соснах тихо. Пахнет грибами и хвоей, но маслята не попадаются. Они были – вот и пенёчки от срезанных торчат. Рядом окурки, порванный пакет. И вот – хрустнула, или даже хряпнула, под ногой полторашка из-под пива. Никитыча, значит, опередили  моторизованные, «отвязанные» грибники из тех, что не замечают, как от хряпающих под ногами полторашек уходит из-под сосен грибной дух, и тишина, и покой этого места.

Раздосадованный Никитыч зашагал в свой заповедный осинник, в котором  раньше, чем в других местах,  выскакивали «красноголовики» (так на Урале называют красные подосиновики) – такие мальчишки с палец ростом и в красной шапке. Никитыч размышлял о тех и шагал к своим осинам, к тому самому лесу, где Кривой Ключ сливается с Прямым и течет дальше, называясь уже Гремучим. Правда, гремучий он только весной, а летом и осенью бормочет что-то, долгую какую-то сказку рассказывает.

Вдруг Никитыч запнулся. Он чуть не наступил на гроздь крупных и спелых ягод. И вокруг таких гроздей – несчитано. Он и не заметил, как забрел в самую сердцевину земляничной поляны. Тут ему повезло – никто не доехал сюда на внедорожнике и не подавил её колёсами. Ягода светилась в зелени румяно-красной спелостью, будто говорила каждому, кто её увидел, – «Я тебя люблю!»

– И я тебя люблю, – отозвался на привет Никитыч. – А как тебя Злата полюбит, представляю. Нет, всё ж таки мы богачи!

Никитыч собрал пучок ягод и вошёл с ним в осинник, как бы с пропуском. Здесь всегда, кроме зимы, конечно, держится синевато-зеленый полумрак. Он в любую жару освежит и незаметно заставит дышать глубоко и ровно, как положено счастливому человеку. И это всё неумные враки, что осина – это дерево ведьм, что она отнимает у людей силу. Впрочем, отнимает, небурную силу. И недаром как раз осиновой дубины боятся ведьмы и прочая нечисть  и осиновым колом убивают якобы бессмертных ведьмаков. И недаром и те, и другие по-хозяйски спокойно заседают в любых палатах любого парламента, как рыбы в воде плещутся в световых дымах любых телешоу, а вот сюда, в буреломный осинник, в котором держится ровный храмовый свет, сюда их не затащишь. Да и нет здесь пока что дорог для самых проходимых внедорожников, и слава Богу.

По нетрудному пологому подъему Никитыч вышел на обрыв, под которым, тихо бормоча свою сказку, пробивался к Елшанке Гремучий Ключ. Он посверкивал там, внизу светлой водой, крохотными водопадами, под которыми любят стоять небольшие ручьёвые харюзята-хариусы. Никитыч неспешно спускался вдоль обрыва, к воде, заглядывал под каждое дерево, под метелки папоротника и под поваленные стволы осин, успевшие зацвести зелёным мхом, ярким и бархатистым. Земля под ногой проминалась, была влажной, но грибы не попадались. И не только красноголовиков не было, не было и белых подосиновиков, синюхов, поплавков и сыроежек, и это было странно. Ведь помимо последних трехдневных дождей  они и ранее выпадали, и первые прошли почти две недели назад, а грибов нет! Никитыч зажмурил глаза и витал перед ним франт грибного царства на сахарно-белой ножке, в багряной бархатистой шляпе – гриб первой категории, красноголовик. Открыл глаза  –  и ничегошеньки нету. Памятью ног вышел он к родничковому месту, то есть месту, откуда начинаются волны грибных нашествий. В родничковом месте грибы бывают даже в сушь, но вот оно, перед ним, а их – нету.

Метрах в тридцати Никитыч разглядел тёмную стоячую воду. Она подкралась к старым осинам, и три дерева были помечены, как топором лесника. Четвертая осина уже не просто помечена, а заточена снизу наверх под карандаш,  и ждет первого ветра, чтобы упасть верхушкой в тёмную воду. Никитыч сразу понял, кто эти лесорубы.

– Бобры! Ах, они анафемы…– огорчился он, и не зря. Ведь грибы и деревья с древних времен связаны смертной связью. Если, например, начнут лесорубы вырубать край берёзовой рощи, то подберёзовики там пропадут, и не только там, но и по всей роще. То же в осинниках или в сосновых борах. Начали где валить лес – пропадают грибы во всем массиве. Словно бы те, что попали под поруб, раззвонили во все концы – мол, беда, ребята! Деревья валят, нас давят! В таких пуганых местах грибы не растут по десятку лет…

А тут бобры устроили поруб. Не такой, конечно, какой люди устраивают. Что такое для осинника длиной в двадцать километров и шириной в пять  несколько деревьев? Но ведь это родничковое место. Тут сердце грибницы стучит. Тут, может, как в роддоме, в бахилах ходить надо.

Свалят  тут осины, и грибница усохнет, так подумалось Никитычу. Он прилег на мохнатый от мха ствол – и притих.